– Я уже убрался восвояси, – фыркнул он, явно забавляясь ситуацией. – Я в сорока милях от города. Ты – там, а я – здесь.
– Вот и оставайся в сорока милях от города и не приставай ко мне больше!
– А как долго мне там оставаться, мэм? Отличный вопрос. До конца жизни? До того, как дети уедут в колледж?
– Я перезвоню тебе через пару недель.
– А раньше никак нельзя?
– Тебе так не терпится узнать правду?
– Конечно! А тебе разве нет?
Лаура уже знала правду, хотя, вопреки очевидному, надеялась на ошибку. Но если беременность все-таки не подтвердится, красавец конезаводчик наконец оставит ее в покое, соблазнит кого-нибудь еще и займется своими делами… чем уж там фермеры занимаются зимой и осенью. Этот человек ей не нужен… ей вообще не нужен мужчина.
– Чем раньше, тем лучше, – согласилась Лаура. – Хотя все равно не понимаю, с чего тебе-то нервничать?
– Терпеть не могу нерешенных проблем.
– Это не твоя проблема.
– Радость моя, если ты и впрямь в это веришь, тебя ждет большой сюрприз.
Вернон выждал еще три дня. Каждое утро за завтраком дед так и фонтанировал новыми идеями. То предлагал пригласить Лауру на обед, то, стукнув кулаком по столу, приказывал похитить ее вместе с детьми. Внук так и не признался Джозефу, что каждый день заглядывает в «Венецианскую гондолу». Паоло бывал в детском садике, но Виолетта, которая и впрямь простудилась, сидела дома. Точнее, в общем зале за маленьким столиком.
Девочка встречала гостя с распростертыми объятиями. Вернон подсаживался к Виолетте, ее мать приносила из кухни поднос с какой-нибудь потрясающей вкуснятиной, укоризненно смотрела на него, вздыхала и вновь исчезала за дверью.
– Еще кофе? – По крайней мере, Линн не шарахалась от него, точно от прокаженного. Девушка наконец преодолела застенчивость, сделалась милой и услужливой.
– С удовольствием. И покрепче, если не трудно.
– О'кей. – Линн сбегала в кухню и тут же возвратилась. – Миссис Эф скоро появится. А у меня в десять перерыв, – заговорщицки шепнула она, ставя чашку на стол.
Разумеется, Вернон об этом знал. Именно поэтому и сидел в общем зале как приклеенный. Кроме того, ему нравилось общаться с Виолеттой. За три дня они перешли от корабликов к лошадям. Сегодня Вернон принес девочке новую раскраску под названием «Кто живет на ферме» и коробку карандашей – самую большую, какая только нашлась в магазине.
Краем глаза он заметил, как дверь кухни распахнулась и за стойкой возникла Лаура. Но не задержалась там, а вышла из-за стойки и решительно направилась в их сторону. В воздухе разливался аромат яблочного пирога.
– Что ты затеял?
– И тебе доброе утро. – Вернон подмигнул Виолетте и вручил ей оранжевый карандаш. – Это для уздечки.
– Что такое уздечка? – сосредоточенно нахмурилась девочка, становясь похожей на мать.
– Вот эта штука, – указал Вернон на кожаные ремешки, обхватывающие голову лошади. – Присоединяйся. – Он отставил чашку на дальний край стола и выдвинул для молодой женщины стул. – Тебя по-прежнему тошнит?
– Только от кофе, – вздохнула Лаура, с отвращением глядя чашку.
– И как же тебе удается обслуживать посетителей?
– Дышу ртом.
Вернон извлек из кармана листочек с печатью и датой и положил на стол перед собеседницей.
– Это направление от доктора Кранста. Ты можешь зайти в поликлинику хоть завтра, и тебе сделают все анализы.
– Спасибо. – Лаура взяла листочек, долго изучала его и наконец со вздохом обронила: – Ну и кашу же мы заварили.
– Это все я виноват, – ответил Вернон, не испытывая при этом ни тени раскаяния. Чем больше он думал о перспективе обзавестись ребенком, тем больше радовался этой мысли.
Виолетта оторвалась от раскраски и укоризненно посмотрела на него.
– Тогда надо сказать «прости меня, пожалуйста».
– Прости меня, пожалуйста, – улыбнулся Вернон. – Мне ужасно жаль, что так вышло, – не моргнув глазом солгал он.
– Прошу тебя, хватит об этом. – Колокольчик входной двери мелодично звякнул, и в зал вошли две почтенные престарелые дамы.
– Давай поужинаем вместе, – не сдавался Вернон. – Все вчетвером: ты, я и дети.
– Давай, – охотно согласилась Виолетта. Но Лаура, ни на минуту не задумавшись, отрезала:
– Нет, спасибо.
– Джозеф хочет приготовить для тебя что-нибудь вкусненькое, – сказал Вернон в спину уходящей Лауре и в порыве вдохновения прибавил: – А ведь он уже совсем старик, в любой день умереть может, так что не тянула бы ты с визитом.
Одна из посетительниц, нахмурившись, одарила молодого человека возмущенным взглядом из тех, что превращают человека в камень. Гермиона Ньюсом ничего смешного в ситуации не усматривала.
– Вернон Паркинсон, разве можно так шутить!
– Ну да, признаю, ляпнул не подумав…
– Я полагала, уроки твоей дорогой матушки не прошли для тебя даром. И что же? Где уважение к деду? Где почтение к его сединам? – Она нахмурилась еще суровее: ни дать ни взять старый гриф, нацелившийся на затаившуюся в траве жертву! – Ты ведь и впрямь пошутил, я надеюсь? Джозефус ничем таким не болен?
– Нет, тетя Гермиона, утром он чувствовал себя лучше некуда.
– Как поживает твоя матушка? – с места осведомилась Беренгария. – В родные края возвращаться не надумала?
– Пока нет, – улыбнулся Вернон, радуясь смене темы. После смерти мужа миссис Паркинсон, в девичестве Симона Леверье, перебралась во Францию, в небольшой городок под Марселем, где жила ее многочисленная родня.
– Хоть на рождественские-то праздники приедет?
– Да, тетя Беренгария, я и сам с нетерпением этого жду. – И тут Вернону пришло в голову, что, если до Рождества он не загладит свою вину перед Лаурой посредством законного брака, матушка с него живьем шкуру спустит!